Статья представляет собой одну из первых попыток применить типологию культурных измерений Г. Хофстеде для анализа международных отношений в  конструктивистском ключе. Предметом исследования является взаимодействие традиционных и восходящих центров силы, конкурирующих и сотрудничающих друг с  другом. Культурные переменные, предложенные Г. Хофстеде и его последователями, к  которым относятся дистанция власти, индивидуализм/коллективизм, избегание неопределенности, мужественность/женственность, краткосрочная/долгосрочная ориентация на будущее, индульгенция/сдержанность, были использованы для картирования положения государств с фокусированием на центрах силы.

Построенные диаграммы позволили выявить дифференциацию культурных измерений, характеризующих традиционные и восходящие центры силы, что является одним из факторов, усиливающих конфликтный потенциал международных отношений на современном этапе. Культурно-ценностная репрезентативность представителей Глобального Севера – традиционных центров силы – ниже, чем у  представителей Глобального Юга – восходящих центров силы. Результаты исследования позволяют сделать вывод о  том, что с большей вероятностью на смену текущему переходному этапу беспорядка придет многополярная, а не биполярная архитектура мирового порядка.

Статья имеет целью раскрытие содержания понятия «стратегическая культура», которое обладает значительным познавательным потенциалом для изучения политического курса основных игроков современного мира. В современной России исследование данного феномена отличается противоречивостью и многозначностью, что имеет дезориентирующие последствия и затрудняет использование понятия для идентификации политических явлений и процессов. Ситуация осложняется и  отсутствием ясности о том, что такое политическая стратегия. В  статье дается авторское видение стратегии и раскрывается, каким образом происходит детерминация стратегической культуры историческим прошлым нации, в  том числе ее военным опытом. Поэтому посредством понятия «стратегическая культура» обозначается зависимость политического поведения субъекта от восприятия им своей безопасности. Такое восприятие во многом детерминировано историческим опытом применения военной силы и отношения к ней. Поэтому на практике стратегическая культура выражается в  предпочтениях при выборе способов и средств реагирования субъекта на изменения в окружающей среде.

Осмысление конкретной стратегической культуры осложняется тем, что, реально существуя и будучи недостаточно изученной и объясненной, она может восприниматься как иррациональный феномен. Понимание стратегической культуры требует восприятия ценностных смыслов, символов и мотивов политических игроков, что обусловливает повышенные требования к выбору методологии и методов исследования. Изучение стратегической культуры и связанных с ней феноменов предполагает комплексное использование прикладных и конкретных методов. Среди них следует выделить дискурс-анализ и контент-анализ, кросс-культурный, семантический и семиотический анализ, изучение документов, анализ результатов деятельности. 

В статье предпринята попытка обобщения существующих подходов к  рассмотрению взаимосвязи культуры и экономики. Речь идет, с  одной стороны, о  влиянии культуры на экономику как систему жизнеобеспечения, то есть о роли культурных факторов в экономическом развитии и обеспечении устойчивого экономического роста. С  другой стороны, в  статье уделяется внимание фактору культуры в контексте экономической науки и его отражению в  отдельных направлениях экономической мысли (институциональная экономика, поведенческая экономика, экономика развития и др.): 1)  культура как объяснение остаточных явлений; 2) культура как ограничение экономического поведения; 3)  культура как предпочтения экономических агентов. Наконец, речь идет и об экономике культуры как самостоятельном направлении экономической науки, в рамках которого изучаются экономические проблемы сферы культуры, ответственной за приобщение к культурным ценностям широких слоев населения и совершенствование культурной составляющей человеческого потенциала в  целом. В  статье обосновывается необходимость включения культуры в современные экономические исследования, поскольку культура через систему ценностей не  только оказывает влияние на экономическое поведение и выбор хозяйствующих субъектов, но  и определяет качество институтов, формируя тем самым векторы развития современной системы общественного устройства.

В настоящее время массовая культура становится значимым инструментом влияния на сознание и поведение масс, в  особенности молодежи. Коммерциализация массовой культуры приводит к  заметному снижению качества ее содержания, а  также к утрате возможностей какого-либо нормативного контроля в  данной сфере, что требует серьезного исследования того, какие именно образы и смыслы массовой культуры доминируют в сознании российской молодежи, как работает механизм формирования мировоззрения, становления картины мира и формирования собственной социальной идентичности. В  рамках данной статьи выделены основные подходы к  определению роли массовой культуры в процессе политической социализации молодежи в  России: от  исследований, подчеркивающих сугубо таргетированный характер воздействия культурных ориентиров на молодежь, до работ, заявляющих о  всеобъемлющем характере массовой культуры. Сделан вывод о том, что современные подходы к изучению массовой культуры в большой степени ориентированы на  концептуализацию и поиск универсальных объяснений принципов ее функционирования (коммерциализацию, контекстуальность, общедоступность, формирование конвенций в рамках коммуникации и др.). В то же время в работе зафиксированы основные межпоколенческие отличия в проведении досуга и выборе конкретных его форм, различных для поколения «отцов» и поколения «детей», что также значительно сказывается на информационном и культурном потреблении представителей различных поколений. При этом для молодежи потребление тех или иных культурных образцов определяется преимущественно доступностью соответствующих артефактов и социальным влиянием (модой, окружением, социальными контактами и др.).

В статье представлены результаты эмпирического исследования, проведенного в 2022 г. и посвященного изучению символических образов прошлого, настоящего и  будущего России, сформированных в  массовом сознании россиян. В своем исследовании авторы опираются на  политико-психологический подход, используют метод индивидуальных фокусированных интервью в  сочетании с  проективными техниками. Для более детального анализа символического наполнения образа страны при сборе данных использовался рисуночный метод «Россия в виде несуществующего животного». Проведенное исследование позволило апробировать предложенную авторами концептуальную модель, доказать ее исследовательский потенциал. В результате анализа данных были выделены несколько важных тенденций восприятия, выраженных в символических репрезентациях. Речь здесь идет о мифологизации восприятия, о  гиперчувствительности современного восприятия к  изменению внешнеполитического контекста, освещаемого через СМИ, о возрастании значимости параметра силы в образе России.

Была выявлена значительная неконгруэнтность и разбалансированность образа страны относительно пространственных и темпоральных компонентов, а также компонентов народа и государства. Исследование показало, что даже при символической бедности образы настоящего, прошлого и будущего тесно переплетены. Данные демонстрируют усиливающуюся тенденцию ретроориентированности восприятия настоящего и размывание образов будущего.

Ход урбанизации в Индии и Китае примечателен не только масштабами, но  и разной ролью государства. Несмотря на  обилие материалов, сравнительных исследований недостаточно: местные урбанисты увлечены национальными процессами, а от иностранных требуется глубокое знание контекста. Шедшие вровень темпы урбанизации двух стран разошлись с  началом рыночных реформ. По  официальным данным, доля горожан в  КНР почти вдвое выше, чем в Индии, но из-за разных способов учета реальный отрыв, вероятно, меньше. В  каждой из  стран насчитывается по шесть мегаполисов численностью населения более 10 млн человек, однако индийская городская система в  целом менее структурно сбалансирована. Уровень жизни населения, развития инфраструктуры и степень глобальной интеграции китайских центров выше индийских. В соответствии с международной практикой в  обеих странах приняты установочные документы по развитию городов. Индийские «Десять городских сутр» (2018  г.) носят рекомендательно-экспертный характер и в  основном посвящены городскому планированию и управлению. Внедрение предложенных подходов зависит от правительств штатов. Охват китайской «урбанизации нового типа» (2014  г.) значительно шире. Главная цель – увеличение числа городских жителей при одновременном ограничении размера крупнейших городов. В качестве основного инструмента выступает реформа системы прописки. Это комплексная нацпрограмма, реализацию которой координирует межведомственный штаб, а цели обязательны для властей всех уровней. Различия в регулировании урбанизации соответствуют различиям политических систем, а их анализ важен в  контексте изучения модернизации развивающихся стран.

Современная Турция активно формирует образ мировой державы, статус которой она стремится получить уже чуть более десяти лет. В статье авторы выявляют и исследуют ключевые медиатехнологии в  процессе конструирования и продвижения образа Турецкой Республики под руководством Р.Т.  Эрдогана и Партии справедливости и развития. Источниковой базой исследования являлись материалы, опубликованные на официальных YouTube-каналах Управления по коммуникациям Администрации президента Турции, Партии справедливости и развития, публикации государственного информационного агентства «Анадолу», а также выступления Р.Т. Эрдогана на сессиях Генеральной Ассамблеи ООН. Методология работы представлена семиотическим подходом, мониторингом, дискурс-анализом, качественным и количественным контент-анализом, кейс-стади. Проведенное исследование позволило сделать вывод о том, что статус турецкой мировой державы напрямую связан с личностью президента Турецкой Республики Р.Т.  Эрдоганом, который является ключевым элементом в  продвижении нового образа сильной Турции. Турецкий президент представлен в турецких СМИ в  большей степени как сторонник справедливого миропорядка, а  также как лидер и защитник мусульманского мира. Контент исследуемых информационных ресурсов профессионально выверен и состоит из множества символов, которые латентно транслируют определенные идеологические установки. Турция позиционируется в  качестве государства, оказывающего существенное влияние на мировую и региональную политику на протяжении многих исторических эпох. Особое внимание в  турецком информационном пространстве уделено демонстрации преемственности имперского и республиканского периодов. При этом османский дискурс не  только восстанавливает историческую преемственность с  современностью, но  и создает образ новой великой Турции, которая вызывает чувство национальной гордости как у  своих граждан, так  и в международном медийном пространстве.

В статье рассматриваются дискуссии различных белорусских общественных и политических акторов о  роли и месте национальной культуры в  процессе национального и государственного строительства в Республике Беларусь. В  силу ряда исторических обстоятельств формирование национального самосознания началось на  белорусской территории сравнительно поздно и во многом не  завершено до  сегодняшнего дня. Помимо этого, нынешняя Беларусь изначально представляла собой пограничный регион, где бытовали самые разные культуры, идеологии, общественные течения и политические проекты. Эта ситуация во многом способствовала тому, что единого понимания белорусской национальной культуры не  существует, а  относительно ее наполнения идут постоянные споры. В  настоящем контексте изучены два обобщенных политических дискурса современной Беларуси, которые условно обозначены как «нонконформистский» и  «правительственный». Сторонники каждого из них предлагают собственное видение национальной культуры как политического инструмента. В  первом случае она вписывается в «европейскую цивилизацию» и наполняется смыслами, взятыми из исторического развития и современного общественного устройства «старых» национальных государств Европы. При этом ее собственно белорусское наследие заметно редуцируется, порой вплоть до языка. Во  втором случае, напротив, в качестве главной идеи подается обретенный после 1991  г. государственный суверенитет, который подается как высшее проявление национальной культуры. Глубокий анализ обоих дискурсов обнаруживает их структурную схожесть и идейную незавершенность. Стремление обеих сторон предложить работающую национальную идею наталкивается на ряд серьезных проблем, таких как устаревшие представления о  процессах складывания нации и оперирование умозрительными категориями в политическом теоретизировании.

Статья посвящена феномену «коммунистического сдвига» в массовой православной культуре позднего СССР. Автор анализирует просоветскую риторику Русской православной церкви, а  также особенности сознания рядовых верующих, которые позволили сообществу православно-ориентированных граждан остаться частью советского социума в культурном смысле. В  работе показано, что в  послевоенный период церковью были приложены значительные усилия для формирования социальной доктрины, созвучной идеалам КПСС. Основу этой доктрины составили советский патриотизм, борьба за мир, равенство и братство народов, социальная справедливость и прогресс, уважение к  человеческой личности с  параллельной критикой пороков капиталистического строя. В 1950–1980-е годы соответствующие ценности неизменно провозглашались в  официальных выступлениях, проповедях, публикациях представителей РПЦ. При этом последние старались по возможности не  затрагивать принципиально неразрешимого в  советских реалиях противоречия между религиозным и атеистическим мировоззрением.

«Коммунистическая трансформация» церкви как сообщества верующих не  была лишь стратегией выживания. Социализация в советской культурной среде обусловила формирование многочисленной прослойки священников, искренне разделявших идеалы строительства «нового мира», веривших в  совместимость религии и коммунизма, а  также в  великую историческую миссию СССР. Советский патриотизм клириков стимулировался и духовными запросами православно-ориентированных граждан, всё больше привыкавших считать себя советскими людьми. В  статье демонстрируется, что значительная часть населения видела в социалистических преобразованиях практическое воплощение христианских ценностей, закрывая глаза на атеизм господствующей идеологии или рассматривая его как недоразумение, с  существованием которого необходимо смириться. Миссия церкви при этом часто связывалась посетителями православных храмов с духовной поддержкой в новых социальных условиях и помощью государству в его благих начинаниях.

Корпоративные коммуникации существовали задолго до  формирования теории маркетинга и  управления. Еще в  Риме отраслевые гильдии прописывали этические правила поведения между представителями разных профессий, что можно назвать протокорпоративными отношениями. В  это  же время начинается и  формирование патриотизма как проявление героической любви к  обществу, стране, семье, сюзерену и, в итоге, в XVII веке оформившейся в проявление любви и преданности к государству. До этого государственный патриотизм не пересекался с корпоративными коммуникациями и чаще всего они друг друга отрицали, о  чем свидетельствуют труды Давосского форума, Римского клуба и  других надгосударственных структур, которым было невыгодно поддерживать корпоративные коммуникации, направленные на  благо государственных интересов. Данная статья – одна из первых работ, которая в качестве мотиваций к эффективности труда в компаниях будет рассматривать патриотизм, а  корпоративные коммуникации как инструмент формирования этого типа мотивации. В настоящем исследовании собрана не только обширная теоретическая база гносеологии осмысления понятия пентабазиса, но и эмпирическая часть (опрос), включающая оценку влияния ценностей пентабазиса на формирование корпоративных ценностей российских компаний среднего и крупного бизнеса.

В статье с  опорой на теорию поля П.  Бурдье рассматривается сложная эволюция советской дипломатической культуры в  межвоенный период. Идея демонтажа самогó дипломатического поля доминировала в умах большевиков сравнительно недолго и быстро сменилась заявкой на глубокое переформатирование дипломатического поля за счет внедрения в него новых практик и представлений о легитимности социального и символического капитала. Разочарование большевиков в перспективах мировой революции запустило процесс постепенного встраивания советской внешнеполитической службы в  дипломатическое поле и адаптации к  его структурам. Усвоение соответствующего габитуса вело к  формированию в  среде дипломатического корпуса особого этоса, сближавшего его с  западной поведенческой моделью. На  переговорном уровне эта тенденция отражалась в  формировании у дипломатов стремления к установлению долговременных отношений с  капиталистическими государствами, даже ценой политических уступок. Соответствующие признаки наглядно проявились в ходе Генуэзской конференции, а  в  полной степени дали о  себе знать после прихода к  руководству НКИД М.М.  Литвинова, при котором советский дипломатический корпус обрел наглядные черты особой социопрофессиональной группы. Наиболее глубокая интеграция советского внешнеполитического ведомства в  дипломатическое поле произошла в  первой половине – середине 1930-х годов в ходе реализации им политики коллективной безопасности. Однако уже после 1936 г. стремление Сталина взять под полный контроль внешнюю политику на фоне общей неудачи курса Литвинова на международной арене запустило процесс перестройки НКИД, который завершился формированием основ новой дипломатической культуры.

Данная статья посвящена представлению роли международных выставок в политической жизни различных стран в  качестве пространств, где организуется культурный и политический диалог. Как основные примеры были рассмотрены культурное сотрудничество США и СССР, выставки «Париж – Москва», «Москва – Париж», организованные по совместной инициативе Франции и СССР в 1979 и 1981  гг., а  также выставки американского поствоенного искусства в галерее Тейт. Помимо этого, в статье рассмотрены несколько примеров подобных мероприятий, чтобы подтвердить идею о  том, что подобные мероприятия действительно являлись местом проведения политических диалогов разных уровней, начиная от поиска общих точек в искусстве на сцене экспозиции и заканчивая скрыто протекающими процессами переговоров и переписок, благодаря которым эти выставки были реализованы. Статья также представляет специфику культурных отношений между США и СССР, а также непосредственно внутри западного сообщества, не  используя сравнение Европы и СССР в качестве единственного очевидного политического противостояния и антитезы.

В статье представлен обзор книг датского (Брайан Рассел Грэм – Brian Russell Graham), индонезийского (Хариджоно Джоджодихарджо – Harijono Djojodihardjo), румынского (Ливиу Вартер – Liviu Warter) и ирландского (Шон Кроссон – Seбn Crosson) авторов. Монографии охватывают проблемы взаимосвязи национальной культуры и инноваций (H.  Djojodihardjo), национальной культуры и деловой этики (I.  Warter, L.  Warter), национальной и массовой культуры (Seбn Crosson), а  также национальной культуры как основы для национальной идентичности (B.R. Graham). В обзоре учитывается обращение исследователей к  российскому национальному культурному опыту и его влияние на политику в области массовой культуры, инноваций и экономического сотрудничества. Тезисы авторов статей и монографий подкрепляются данными из аналитического сервиса Google Trends по поисковым запросам интернет-пользователей, таким как «деловая этика», «кинематограф», «общая культура» и «инновации». Соотнесение научных выводов в  рецензируемой научной литературе и общественного интереса к определенным темам позволяет показать популярность и значимость выбранной проблематики, уточнить региональные особенности исследуемого контента.